Есть основания полагать, что впредь российское руководство будет считать главной стратегической угрозой не ПРО США/НАТО, а наступательные высокоточные средства США в неядерном оснащении («НВО» № 44, 29.11.13). Очевидно, что на отражение удара с использованием этих систем, в первую очередь, направлены система и программа воздушно-космической обороны РФ. В июне 2013 года президент РФ Путин заявил: «Эффективная ВКО - это гарантия устойчивости наших стратегических сил сдерживания, прикрытия территории страны от воздушно-космических средств нападения».

Как известно, сейчас на подводных лодках, крейсерах и эсминцах США имеется около 3 тыс. дозвуковых крылатых ракет морского базирования (КРМБ) типа «Томахок» различных модификаций с обычной боевой частью и дальностью до 1800 км, а также около 500 дозвуковых крылатых ракет воздушного базирования (КРВБ) дальностью 1500 км (AGM-86 C/D).

Не говоря о политических и экономических реалиях, при которых вероятность войны США и России исчезающе мала, даже в чисто военном отношении разоружающий удар с использованием таких систем по российским СЯС - крайне сомнительная концепция. Его подготовка займет слишком много времени и будет заметной для другой стороны, что даст ей возможность максимально повысить боеготовность своих войск и сил.

Само нападение будет растянуто по времени на много часов или даже дней (в отличие от 20-40 минут с применением ядерных баллистических ракет), что позволит другой стороне нанести ответный ядерный удар.

Тем не менее, если есть сомнения, что в ответ на удар обычных средств будет применено ядерное оружие, то ВКО может оказаться весьма полезной. При должном информационно-управляющем обеспечении системы типа «Панцирь-С1» и С-400, видимо, могут защитить от крылатых ракет мобильные и стационарные средства ядерного сдерживания. Во всяком случае, системы ВКО дадут больше времени для принятия решений и внесут значительную неопределенность в планы разоружающих ударов.

Кроме того, в США в разных экспериментальных стадиях идет развитие новых систем в рамках программы «Быстрый глобальный удар» (БГУ). Они могут быть приняты на вооружение после 2020 года. К таким средствам относятся испытания ракетно-планирующих (или аэробаллистических) систем с гиперзвуковыми аппаратами типа HTV-2 (Hypersonic Technology Vehicle) с ожидаемой дальностью до 17 тыс. км (скоростью до 20М) и AHW (Advanced Hypersonic Vehicle) с заданной дальностью до 8 тыс. км. Первая может базироваться в США, а вторая - на островах Гуам, Диего-Гарсия, кораблях или подводных лодках. Обе системы используют баллистические разгонные ступени и управляемые маневрирующие гиперзвуковые планирующие аппараты. Испытания HTV-2 были неудачными, ассигнования на нее урезаны, но эксперименты с AHV продолжаются.

Также проектируется морская баллистическая ракета средней дальности (SLIRBM) с планирующими или маневрирующими головными частями (дальность до 3 700 км), которая может размещаться на кораблях и подводных лодках. Параллельно и вне рамок программы БГУ испытывается гиперзвуковая авиационная крылатая ракета Х-51А «УэйвРэйдер» (дальность 1800 км, скорость 5М).

При этом, как и в случае с ПРО, Вашингтон оправдывает эти системы оружия нуждами борьбы с экстремистскими режимами (Иран, КНДР) и террористами. Независимые западные эксперты допускают намерение использовать их в случае вооруженного конфликта с Китаем. Но в России этому не верят и расценивают нынешние и будущие американские средства большой дальности в обычном оснащении как угрозу российскому потенциалу ядерного сдерживания.

Видимо, именно такие системы имел в виду Путин, когда писал в своей статье: «Все это позволит наряду с ядерным оружием получить качественно новые инструменты достижения политических и стратегических целей. Подобные системы вооружений будут сопоставимы по результатам применения с ядерным оружием, но более «приемлемы» в политическом и военном плане. Таким образом, роль стратегического баланса ядерных сил в сдерживании агрессии и хаоса будет постепенно снижаться».

Хотя по разрушительной мощи новейшие обычные средства никогда даже отдаленно не приблизятся к ядерному оружию как в нанесении разоружающего удара по защищенным целям, таки и для ударов по промышленным и населенным зонам - беспокойство руководства РФ по поводу целого «куста» таких проектов и испытаний вполне объяснимо.

Правда, все эти системы нельзя назвать воздушно-космическими, поскольку они выходят в космос на меньшие высоты и дистанции, чем нынешние МБР и БРПЛ. Вероятность разоружающего удара с применением таких систем по ядерной сверхдержаве столь же сомнительна и в политическом и в военном отношениях, как и с нынешними дозвуковыми крылатыми ракетами. Однако в техническом плане ракетно-планирующие системы создают для обороны России специфические дополнительные проблемы.

Современные стратегические баллистические ракеты с ядерными боеголовками имеют более высокую скорость (21-22М) и меньшее подлетное время (15-30 мин), от них трудно защититься, но их траектории предсказуемы, они атакуют только запрограммированные цели, их пуск засекается спутниками на первых минутах полета и подтверждается наземными радарами за 10-15 мин до падения боеголовок. Соответственно остается возможность ответно-встречного удара, а мобильные наземные и морские ракетные средства имеют шанс выжить и нанести ответный удар.

Старт ракетно-планирующих систем, как и баллистических ракет, можно засечь со спутников, но после этого они входят в стратосферу и летят с гиперзвуковой скоростью по непредсказуемым маршрутам. Из-за более низкой траектории, чем у МБР и БРПЛ, радары СПРН обнаружат их только за 3-4 минуты до подхода, а радары противовоздушной обороны (ПВО) из-за высокой скорости - за 3 минуты и меньше.

По оценкам российских специалистов, ракетно-планирующие системы США создают опасность, поскольку на протяжении большей части своей траектории попадают в «слепую зону» между системами предупреждения ПРО и ПВО.

По сравнению с нынешними крылатыми ракетами будущие гиперзвуковые КРВБ могут быть обнаружены на большей дальности из-за более высокой траектории полета, но их скорость существенно затруднит задачу перехвата. Остается неясным и спорным вопрос о том, будет ли достаточна точность попадания этих средств для поражения защищенных объектов (шахты МБР, командные пункты) и смогут ли они уничтожать наземно-мобильные системы. Для этого потребуется корректировка со спутников или летательных аппаратов на конечном участке траектории, что даст другой стороне возможность радиоэлектронного противодействия. Кроме того, неясно, будут ли эти дорогостоящие средства развернуты в достаточном количестве (много сотен единиц), чтобы создать угрозу российским стратегическим силам сдерживания.

Однако военные и гражданские должностные лица, ответственные за оборону России, обязаны учитывать худший вариант. Не исключено, что будет допускаться даже возможность ядерного оснащения ракетно-планирующих систем, что решит проблему точности наведения на конечном участке траектории, во всяком случае, для поражения стационарных объектов. (Но тогда будет утрачен выигрыш в плане большей «приемлемости» их применения в политическом и военном плане по сравнению с ядерным оружием, о котором писал Путин.) Специфика траектории ракетно-планирующих средств может затруднить осуществление ответно-встречного удара МБР - или их придется запускать после получения сигнала со спутников без подтверждения нападения наземными радарами. Это повысит вероятность войны из-за ложной тревоги.

Как можно судить, для защиты военно-политического руководства России от баллистических ракет и ракетно-планирующих средств в обычном оснащении модернизируется Московская ПРО А-135 под систему неядерного перехвата. А для прикрытия объектов СЯС от гиперзвуковых крылатых ракет предназначаются зенитные комплексы С-500, которые должны быть с этой целью интегрированы в единую информационно-управляющую систему с космическими и наземными средствами СПРН.

Если в будущем откроется политическое «окно возможностей», то ключом к выходу из нынешнего тупика на стратегических переговорах будет не договоренность по ПРО, а соглашения по новейшим наступательным системам большой дальности в неядерном оснащении. Похоже, что угроза таких ударных средств более всего побуждает Москву негативно относиться к предложениям США продолжить сокращение стратегических ядерных вооружений вслед за новым Договором СНВ и ограничить нестратегические (тактические) ядерные вооружения.

Чтобы представлять угрозу разоружающего удара, новые гиперзвуковые неядерные средства должны быть развернуты в большом количестве (минимум несколько сотен единиц). Их включение в потолки СНВ значительно снизит масштаб их развертывания, чтобы не «ущемлять» будущую ядерную триаду США после 2020 года. Прецедент есть в новом Договоре СНВ от 2010 года - стратегические баллистические ракеты ограничены потолками Договора независимо от класса их боеголовок - ядерного или обычного.

Согласовать меры доверия и ограничения такого рода применительно к нынешним крылатым ракетам и перспективным гиперзвуковым КРВБ будет гораздо сложнее, но не невозможно. Например, поскольку подводные лодки с КРМБ, в отличие от стратегических ракетоносцев, не находятся на постоянном боевом дежурстве в море, можно было бы согласовать меры уведомления о массовом (внештатном) выходе в море многоцелевых лодок-носителей КРМБ с объяснением причин и целей таких действий. Аналогичные меры следовало бы принять применительно к массовому подъему в воздух или перемещению на передовые базы тяжелых бомбардировщиков с неядерными КРВБ. Эти меры доверия сняли бы опасения по поводу угрозы тайной подготовки и внезапного нанесения разоружающего удара с использованием тысяч крылатых ракет в обычном оснащении.

Еще одна серьезная проблема связана с разработкой систем гиперзвукового аппарата AHV и баллистической ракеты средней дальности (SLIRBM) для базирования на островах Гуам, Диего-Гарсия, кораблях или многоцелевых подводных лодках. Если они по дальности не подпадут под ограничения следующего договора СНВ (как предложено выше), то будут восприниматься в России как новая угроза, аналогичная американским наземным крылатым ракетам и ракетам «Першинг-2» в начале 1980-х годов. Это окончательно подорвет важнейший и исторически знаменательный Договор РСМД от 1987 года, против которого и без того ведется кампания в России. Решение могло бы заключаться в запрещении наземного базирования систем с дальностью менее 5500 км (нижний рубеж дальности для зачета МБР по Договору СНВ) и применении указанных выше мер доверия к подводным лодкам и кораблям, оснащенным такими ударными системами.

Также полезно было бы принять меры контроля, призванные исключить ядерное оснащение гиперзвуковых систем, о чем будет наверняка беспокоиться Москва.

Что касается оборонительных систем, то если приведенные выше соображения соответствуют действительности, российскую программу и будущую систему ВКО можно считать вполне стабилизирующей в контексте базисного понимания стратегической стабильности (как состояния стратегических отношений сторон, при котором невозможен первый, разоружающий удар). Жаль, что такие объяснения не представляются на официальном уровне, а вместо этого повторяются поверхностные аргументы о том, что российская ВКО лучше американской ПРО, поскольку не строится за рубежом и не подводится к границам США.

Система ПРО США и их союзников не способна отразить сколько-нибудь масштабный ракетно-ядерный удар, но, будучи предназначена для защиты территории и развиваясь как программа «с открытым продолжением», она создает значительно большую неопределенность в долгосрочном плане. Ее можно снять путем согласования мер доверия и определенных количественных, технических и географических критериев, которые отделяли бы стабилизирующую систему против третьих стран от дестабилизирующей ПРО друг против друга.

На этой почве России и США следует начать предметный разговор о новых принципах стратегической стабильности. Укрепление стратегической стабильности будет становиться все важнее по мере сокращения ядерных вооружений, что предполагает неуклонное повышение их живучести за счет мобильности и активных средств защиты.

В случае существенного ограничения новейших наступательных неядерных вооружений США российская ВКО могла бы быть в определенной мере переориентирована на другие важные и реалистические задачи: защиту населения и промышленности от единичных или групповых, ракетных и авиационных, ядерных и неядерных ударов со стороны третьих стран, радикальных режимов и террористов. Причем для этих целей можно с гораздо большей эффективностью использовать ту же технологию ВКО, но с более широкой географией развертывания. Тогда сложатся условия и для совмещения некоторых элементов СПРН, а в дальнейшем и ПРО с целью повышения эффективности национальных систем в борьбе с новыми, общими ракетными угрозами.

При наличии политической воли и серьезной стратегической и технической экспертизы можно провести разграничительную черту между стабильностью центрального стратегического баланса и региональными военными задачами, сочетая договорные ограничения, меры доверия и транспарентности. За сорок с лишним лет истории контроля над вооружениями сторонам удавалось решать задачи и потруднее.

Алексей Арбатов

06.12.2013 г.